Я ношу одежду любимых мною людей,
Кому-то кажется, что у меня нет своей,
А мне просто приятно кутаться в воспоминания.
Я проезжаю свои остановки в электричках,
Мама говорит, дурацкая у меня привычка,
А я просто обдумываю несказанные признания
Нужным людям в моменты счастья,
Оттого и теряюсь в пространстве,
Даже сидя у вагонного окна.
Сегодня я снова в забытом богом месте,
И в пакете тонком лежат две бутылки сухого вина.
Стоя на платформе, смотрю на пьяные снегом рельсы,
Неправильно искажающие тусклый фонарный свет,
Прям как я искажаю смысл придуманных строчек,
Время здесь не имеет конечных точек,
Оно тянется столько, сколько я захочу,
И потому я завороженно молчу,
Вперши взгляд в пенопластовый снег.
Я не справляюсь с вихрем обезумевших идей,
Мама говорит, я часто теряюсь в мыслях,
А я не вижу правильного выражения моих смыслов
В глазах отчаявшихся, загнанных людей.
Со мной порой знакомятся мужчины,
О них мне мама ничего не говорит.
Они зовут к себе домой, пытаясь в паутину
Поймать меня, как муху. Мне претит
Такое жадное внимание, однако
Как были бы ни сладостны их речи,
Я улыбнусь, легонько вздернув плечи,
И удалюсь
Не потому, что боюсь,
А потому, что не влюблюсь.
Я кутаюсь в осеннее пальто,
За шиворот насыпало крупы,
И слышу гул вагонов далеко,
И вижу поезд, раздвигающий плоть тьмы.
Он свищет, как подбитый самолет,
Вонзает гулкий свист в ночной живот,
Лавиной снега обдает
Прямо в рот
И приглашающе распахивает двери.
А люди, как подстреленные звери
Вползают внутрь, озираются вокруг,
На лицах их заснеженный испуг,
Они боятся, что вдруг
Какой-нибудь очень бухой и не очень друг
Выхватит сумку из рук.
Меня дома ждет манго и апельсиновый сок,
Кот приветливо рвет до крови на запястьях кожу.
Только мама уже не встречает в прихожей.